|
Советским летчикам Великой Отечественной…. ЯкЭтого никогда не было. Все, что написано, является вымыслом. Любые совпадения, имена, факты, случайны. Но это вполне могло случиться…. 1. Нет, не следовало все-таки ему лететь в этот день. Никто вроде как не заставлял. И опрокинутый набок летный ботинок, лежащий возле наскоро, кое-как сколоченной деревянной лежанки, служившей ему временной кроватью. И пролитый по оплошности утренний кофе. И почему-то никак не застегивающийся замок парашюта, который до этого автоматически, в одну-две секунды, застегивал он сотни и сотни раз. И вдобавок еще споткнулся на крыльце, когда входил в эту чертову русскую хату, где располагался штаб их полка. Да и настроение с самого пробуждения было какое-то не такое, как обычно. Как будто что-то саднило, где-то там далеко-далеко. Что-то подергивало. Непонятно что, но что-то все-таки было. Но не пристало доблестному солдату рейха, получившему рыцарский крест из рук самого фюрера, поддаваться каким-то там дурацким суевериям, обращать внимание на глупые мелочи. Стальная воля и стальные нервы, без всяких там подергиваний, и безграничная вера в Вождя и его божественное предначертание - вот что должно составлять основу духа истинного германца, истинного арийца! Уже потом, долгими бессонными ночами, лежа на неудобной госпитальной койке, скрипя зубами от боли в изуродованной ноге и от собственного бессилия изменить что-либо в своей судьбе, понял он, что это был знак свыше. Божественное предупреждение, которое дается далеко не каждому. Но он не прислушался, отмахнулся, как от назойливых русских мух, тучами одолевавших их в это третье лето великой войны Великой Германии на востоке. Войны против большевиков, против заклятых врагов фюрера и всего германского народа. Впрочем, и в предыдущие годы комаров, мух и грязи было не меньше, в этой ужасной варварской стране. А тогда…. Потом все шло как обычно. Привычно выслушал своего тогдашнего командира, привычно отсалютовал, щелкнув каблуками, четко повернулся через левое плечо и почти строевым шагом широко зашагал навстречу восходящему солнцу, к видневшимся вдалеке самолетам, откуда уже доносился рев прогреваемых перед вылетом двигателей. И уже ничего не подрагивало, не тревожило. Наоборот, пьянящее предвкушение радости полета и будущих побед над ненавистным врагом. Будоражащее кровь чувство риска, игры на грани со смертью и ликования духа, когда ты с победным ревом проносишься над горящим и разламывающимся на куски еще в воздухе, вражеским самолетом. Усмехаясь представил довольное, расплывающееся в улыбке, лицо своего механика, рисующего краской очередной крестик на боку фюзеляжа и приговаривающего в кругу прочей аэродромной братии, что герр обер-лейтенант никогда не возвращается из боевого вылета, не сбив хотя бы одного самолета. И он полетел. Как обычно. Как вчера и как год, и как два, и как три назад. Хотя никто вроде как особо не заставлял. Сейчас, когда на фронте стояло относительное затишье, без особой необходимости его не трогали, не гнали в воздух пинками в спину. В конце-концов ведь он же один из самых опытных летчиков. Не что, чтобы берегли (кто кого вообще бережет на войне), но как бы держали про запас, на черный день, на закуску, можно сказать. Чтобы выпустить последних, самых смелых и опытных гладиаторов на арену, когда более молодых и зеленых перебьют. В общем, можно было что-нибудь придумать, чтобы остаться в этот день на земле. Но опять же, недостойно, если не преступно для настоящего немца уклоняться от боя в эти решающие часы и дни, трусливо пытаясь продлить себе жизнь хотя бы еще на один день. Хотя даже один лишний прожитый тобой день на войне – это много, очень много. Не вечность, конечно, но все же. А потом…. Потом было чистое, голубое небо, ослепительное солнце, редкие облака, напряженное вглядывание в исчезающий, размытый дымкой, предвещающей очередной знойный летний день, горизонт в поисках какого-нибудь очередного зазевавшегося Ивана. И мерный ровный гул двигателя, и вдруг вкравшиеся в него посторонние, непривычные уху нотки. Нотки эти все росли и росли, усиливались. И никак не мог понять он, что это, откуда? Привычно, насколько можно было, осмотрелся вокруг и ничего такого вроде как не заметил. Почему-то совсем не к месту вдруг снова вспомнился тот опрокинутый ботинок. Но не успел он и толком подумать об этом проклятом ботинке и только двинул вперед ручку, чтобы заложить крутой разворот, как вдруг нотки внезапно превратились в доносящийся откуда-то снаружи мощный рев, и в тот же миг откуда-то снизу, из под правого крыла, выскочил наперерез пятнистый, зелено-черный, Як с красными звездами на плоскостях, и едва не задев винт его самолета, устремился куда-то вверх. И тогда он вспомнил все…. Поначалу все было достаточно просто и обыденно. После изматывающих осеннее-зимних боев, когда несмотря на титанические усилия доблестных немецких войск, русским удалось не только форсировать Днепр, но и далеко оттеснить от него германские армии, их полк воздушных охотников, заметно поредевший и измученный (да что там поредевший, считай, что ничего не осталось от полка), перелетел далеко в тыл на отдых. Пополнив полк новыми самолетами и новыми летчиками, его снова перебросили поближе к фронту, под тихий украинский городок, где полку предстояло базироваться до новых сражений. Но дальше отдыхать не дали. Не успели заглушить двигатели последние приземлившиеся теплым весенним днем на аэродром самолеты, как в штаб полка пришло распоряжение командования немедленно возобновить воздушную охоту и по обе стороны линии фронта сбивать любой русский самолет, осмелившийся появиться в воздухе. Втихомолку поговаривали, что это был вроде как прямой приказ фюрера, обозленного зимними неудачами и тем, что доблестные люфтваффе стали воевать все хуже и хуже. И снова начались постоянные боевые вылеты, погони за русскими штурмовиками, за разведчиками и схватки со все больше и больше наглеющими русскими истребителями. Вначале все шло вроде как неплохо и ничего не предвещало того, что началось где-то месяц спустя. А началось все с того, что из очередного боевого вылета не вернулся лейтенант Вальтер Хассе. Был он из молодых, прибывших в полк в время крайнего пополнения. И ничего о нем с тех пор не было слышно. Ну не вернулся, так не вернулся. Это ведь все-таки война, а не детские шалости в песочнице. А на войне, как известно, всякое случается. Сегодня сбил ты, а завтра сбили тебя. И ты не просто был сбит, но умер еще воздухе, потому что 20-миллиметровый снаряд русской авиационной пушки разорвал тебя почти пополам и ты не успел ничего крикнуть на прощание в ларингофон, молча уйдя в небытие. И никто никогда не узнает, где упокоились навек обломки твоих грешных костей. Через несколько дней без вести пропал капитан фон Эрлихман. Это был прекрасный летчик и опытнейший боец, воевавший еще в Испании, где он успел наподдать жару республиканским «ишакам». И это было уже посерьезней. Когда дело касается молодого лейтенантика, то это еще куда ни шло. Но когда вот так, бесследно, пропадает знаменитый ас, то это уже нечто другое. Однако, как и в прошлый раз, никого это не взволновало, никто не придал этому особого значения. Война есть война. И это судьба военного летчика. Сегодня ты, а…….. Потом так же молча, в один день, сразу, сгинули вылетевшие парой обер-лейтенант Майер и лейтенант Фельденхоффер. Тоже неплохие летчики, сбившие немало вражеских фанерно-деревянных летающих ящиков. И это снова как-то оказалось за пределами внимания командования, хотя впору уже было начать беспокоиться. А затем пошло-поехало. Капитан Генрих Хоффман…., лейтенант Шмидт…, лейтенант Зигфрид…., обер-лейтенант фон Штумме..., майор Лемке…. За неполный месяц полк лишился более десятка отличных пилотов, отчаянных воздушных бойцов, собранных едва ли не по всему Восточному фронту. И это было уже страшно. Оставшиеся летчики стали не то чтобы бояться летать, но вроде как ударились в суеверия, чего раньше за ними не водилось. Все время в разговорах между собой только и делали, что гадали на кого сегодня укажет перст судьбы, кто сегодня навеки останется ТАМ. Начали припоминать, что у одного двигатель никак не хотел запускаться, у другого шнурок на ботинке порвался, третий….. Стали втихомолку ставки на вылетающих ставить. Кто сколько и на кого. Некоторые, совсем уж отпетые, отправляясь на задание, конечно знали, что на них уже поставили и при этом умудрялись ставить на вылетающих вместе с ними товарищей. Командиры на это все смотрели сквозь пальцы. Людям, каждый день играющим со смертью в покер, многое простить можно. Наконец командование очнулось от спячки и, как всегда, самым последним забило тревогу, потому что наконец поняло, что надо срочно что-то предпринимать. Нельзя ведь, чтобы вот так, непонятно отчего, вдруг начали погибать отличные летчики. Тем более, что стало известно, что и в других частях происходит нечто подобное. Общими усилиями кое-как удалось выяснить, что кто-то что-то видел. Кое-что рассказали солдаты, наблюдавшие за происходящим с земли. Все сводилось к тому, что у русских появился какой-то таинственный Як, вдруг возникавший непонятно откуда и дерзко нападающий совершенно неожиданно для жертвы, против всех законов тактики. Был издан и разослан соответствующий циркуляр, предписывающий пилотам быть максимально осторожными и осмотрительными, а также требующий незамедлительного принятия мер по уничтожению этого наглеца. Стали летать осторожно, преимущественно парами. Стали предельно внимательны. Перед тем как идти а атаку, десять раз огладывались по сторонам, чтобы в пылу боя, увлекшись, самим не попасться на крючок. И вроде как стало потише, поспокойнее. Перестали самолеты пропадать. Если кого-то где-то и сбивали, то как обычно. В собачьей свалке обычного воздушного боя. Правда, сколько ни летали, никого так и не увидели. То ли русский сам разбился, то ли кто-то где-то его прикончил, хотя ничего подобного слышно не было. И когда все уже почти успокоились и все стало почти, как было прежде, капитан Меркель не только встретился с тем самым Яком, не только сумел чудом уцелеть (изрешеченный самолет - не в счет), но и попытался его преследовать. Уже потом, на земле, весь красный, словно спелая свекла, с трудом переводя дух, весь взъерошенный и мокрый от пота, дрожа всем телом и захлебываясь, Меркель рассказывал как искусно и виртуозно русский уходил от погони. Брызгая слюной и шмыгая носом от возбуждения, капитан почти кричал, что за все четыре года, что он воюет, он никогда прежде не видел, чтобы летчик так мастерски пилотировал самолет! Что это вовсе не летчик, что это дьявол какой-то, что вообще не было никакого летчика в этом самолете, а то ли самолет был живым существом с мозгами и глазами, то ли русские изобрели что-то такое, что не подвластно пониманию человеческого разума! И еще он поклялся, что обязательно еще раз найдет этого русского и, чего бы этого ни стоило, еще раз попробует сразиться с ним. И нашел-таки. Встретился на свою голову! Вот только успел ли хотя-бы вступить в бой, так никто и не узнал. Ибо взлетев через несколько дней, он, подобно своим предшественникам, навеки замолчал и никогда больше так и не вернулся. Вот тогда-то и зародилось в его душе смутное сомнение, которое превратилось в озарение и огненной стрелой пронзило мозг в те минуты, когда уже будучи почти без сознания, он прощался с этой жизнью. А теперь…. Теперь настал его час, пришла его очередь! Буквально оторопев от неожиданности и бесстрашия русского летчика, он на какое-то мгновение растерялся. Изо всех сил выравнивая и удерживая от сваливания машину, подброшенную воздушной волной от русского истребителя, одновременно лихорадочно пытаясь сообразить, что и как надо теперь ему делать, он потерял те самые драгоценные секунды, которые могли бы спасти ему жизнь. Вывернув до боли в мышцах шею, тщетно пытался он поймать взглядом этот страшный Як и понять, что же делать дальше? Никогда прежде не приходилось попадать в такие переделки. Про Польшу и Францию и говорить нечего было – тех вообще щелкали, как зайцев. На Восточном фронте, было конечно потруднее. У русских было немало отличных, первоклассных летчиков и многие из его боевых товарищей, таких же бесстрашных асов, навсегда остались лежать среди бескрайних русских степей и лесов. И хотя после Курска и Белгорода стало воевать куда труднее, но кое-как, пополам с грехом, еще удавалось справляться и оставаться живым. Но с таким он столкнулся впервые. А Як, тем временем, набрал высоту и перевернувшись через крыло, устремился вниз, в атаку, приближаясь с каждым мгновением и с предельно близкого расстояния открыл поражающий, убийственный огонь. Еще не слыша выстрелов, почувствовал он резкие, глухие удары по своему самолету и представил, как снаряды рвут и кромсают обшивку, как превращают в мешанину хитросплетение конструкций, проводов и тросов внутри, и понял, что бессилен что-либо сделать. «О, Боже! Только бы не 37-миллиметров!» Русские недавно применили на их участке фронта истребители с 37-миллиметровой пушкой и он хорошо представлял, что произойдет с самолетом и телом пилота, при попадании очереди снарядов, выпущенной из этого ужасного орудия смерти! «Вниз! Вниз!! Как можно быстрее вниз!!!» Он знал, что если перейти в пикирование и развить максимально возможную скорость, то можно попробовать уйти от атакующего. Русские истребители проигрывали немецким в скорости на пикировании и кое-кому, рискуя развалить от непомерных перегрузок самолет на куски, удавалось уйти и спасти себе жизнь. Рывком отдал от себя ручку, чтобы перейти в пикирование и одновременно закладывая разворот в сторону своего аэродрома. Но поздно! С оглушительным ревом, почти вплотную, Як прошел наискосок сверху, едва не зацепив бело-голубым брюхом фонарь кабины его самолета, и снова начал с набором высоты выполнять боевой разворот! Сжавшись в комок, инстинктивно втянув голову в плечи он уже почти ничего не мог соображать, не мог ни о чем думать и только понимал, что это все, это конец! И ничего не сделать, никак не вывернуться. Вот почему молчали и Майер, и Лемке, и Меркель, и все остальные. Оглушенные, раздавленные, они уже ничего не могли, ни на что не были способны! Где уж там включать рацию и пытаться докричаться до своих. Да и русский знал, куда бить надо и бил точно, наверняка, с первой очереди разрывая антенну и превращая рацию в железно-стеклянную кашу! И мелькнуло в мозгу, что это и вправду, наверное, русский дьявол сидит в том русском самолете! Ибо кто из живущих на этом свете мог вот так отчаянно, рискуя в любой момент столкнуться и погибнуть самому, в считанных сантиметрах проходить от самолета противника, раздавливая и растаптывая сидящего в нем человека, и превращая его из хладнокровного, закаленного бойца, безжалостного убийцы, в жалкий, мокрый, дрожащий кусок мяса, не способный мыслить и отсчитывающий последние секунды своей неправедной, а может и праведной, – какая разница, – жизни! Снова удары кувалды по фюзеляжу! Этот русский играет с ним, как с мерзким, жалким котенком, и упиваясь своим превосходством, делает с ним все, что хочет! А он, он, кавалер рыцарского креста, один из лучших асов рейха, полностью беспомощен, ничего не может ему противопоставить! Что-то тяжелое с силой ударило по ноге и ослепительная, словно магний, вспышка полыхнула перед глазами, превратившись в ужасную, нечеловеческую боль! И в тот же момент что-то взорвалось в моторе и жирный черный дым вперемешку с красно-оранжевыми языками пламени повалил из-под капота, накрывая кабину. «Вниз!? Не-е-т!!!! Боже, как угодно, что-угодно, но только бы выйти из пикирования, иначе все!!!». До вывиха челюсти открыв рот, почти обезумев от боли, захлебываясь собственным оглушительным криком и разрывая от этого крика голосовые связки, он обеими руками вцепился в ручку, и едва не отрывая ее от узла крепления, стал что есть силы тянуть на себя! «А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!!!» И словно повинуясь этому крику, самолет не подвел. Выровнял нос уже недалеко от видневшейся внизу рощи с крестами маленького кладбища на ее краю, и переваливаясь с крыла на крыло, клюя носом, продолжал лететь почти горизонтально, сотрясаясь всем корпусом. Двигатель, ревел, кашлял, чихал. Вырывающиеся из-под капота огненные языки все увеличивались и увеличивались, подбираясь к кабине, в которой стало невыносимо жарко. «Господи! Великий Боже! Ну сделай же что-нибудь, чтобы хоть как-то дотянуть до своих! Силы уже почти на исходе, не могу больше держать ручку! Кровь! Сколько же крови! Господи!!!» И тут ужасная мысль пронзила сознание, предельно обостренно стало ясно, что же это за неясное сомнение было тогда, когда он слушал рассказ Меркеля. «Ну точно же! И как же это он раньше не догадался! Этот русский летчик лучше его!!! Лучше всех остальных асов его полка!!!! И самое ужасное, что у противника есть такие летчики!!! И не один и не два!!! Имя им – легион!!! А коль скоро есть такие летчики, то такой противник непобедим!!! И сколько бы не еще продлилась эта война, она уже фактически Германией проиграна! Потому что нет у фюрера таких солдат, который могли бы на равных сразиться с русскими! В отдельных схватках - может быть и могли бы, но в общей битве – никогда!!!» А самолет, тем временем, продолжал снижаться и, накренившись, с вырывающимися из шлейфа черного дыма языками пламени, медленно летел уже почти вровень с верхушками одиночных деревьев, пролетая над русскими позициями. Як больше не атаковал и куда-то исчез. То ли боезапас кончился, то ли отправился новую жертву искать. А может, просто решил, что с этого и так достаточно. Все равно, не жилец. Через заволакивающую глаза красно-белую пелену, уже не чувствуя боли и все больше и больше усиливающегося жара в кабине, словно в каком-то полусне, видел он медленно проплывающие под ним русские траншеи и выглядывающих оттуда русских солдат, направивших на него свои автоматы и винтовки и, наверняка, стреляющих по нему. Но странное равнодушие вдруг стало охватывать все его существо. «Стреляют? ……. Очень хорошо! Пусть стреляют! …….. Хорошо! …….. Конец близок и никто не помешает мне достойно встретить его. А если вот сейчас приземлюсь на русские окопы и вдруг останусь жив? Что тогда? ……. Ох и обрадуются же они, когда узнают, что за птица к ним прилетела! В плен брать не будут. Сразу же расстреляют, когда разберутся, сколько я их летчиков…… Не-е-е-ет! Не-е-е-т!!!! Может быть, все-таки удастся долететь до своих? Может быть, еще и жив останусь?» Последним усилием снова потянул ручку на себя. «Ну, чуть-чуть выше! Ну, еще чуть-чуть! Ну, еще, еще!!!»……. И самолет снова каким-то чудом подчинился, приподнял нос и нехотя перевалив через русские проволочные заграждения заскользил вниз, к земле. «Еще, еще, ну, еще немного!!!» Цепляя и разрывая колючую проволоку, самолет коснулся земли, отскочил от нее на несколько метров вверх и снова устремился вниз. Удар! Еще!!! Скрежеща и разваливаясь на куски, самолет полз по земле, взрывая глубокую борозду в черноземе, и он еще мог слышать треск разрывающегося металла. А затем был еще удар, ярко-оранжевая вспышка в уже ничего не видящих глазах, внезапная тишина и блаженное падение в густую, обволакивающую нежным бархатом темноту……. 2. - Здорово, Михалыч!
На Ваше обозрение представила Leona
|